Денисов моделирование истории выбор будущего. Моделирование будущего по методу Виталия Гиберта. Момент здесь и сейчас

Прежде чем начать работу по созданию какого-то проекта, надо посмотреть, чтобы в это время планеты были в соединении с хорошими звёздами. Тогда сам Космос будет вам помогать. Сейчас 29 июня 2016 года. 8 час.во Владивостоке и 1 час в Москве. Для интеллектуальных проектов важен Меркурий. Ещё вчера, кола я решила заняться этим проектом, он был в соединении о звездой Альхека. Это звезда учёных даёт эксперименты, бесстрашие, трудолюбие и материализм. А это главное, чтобы проект не был мёртворождённым или утопией. Он должен хорошо материализовываться.
Завтра Меркурий будет уже в соединении с плохой звездой. Но сейчас надо создавать, поэтому отброшу все хозяйственные дела в сторону. Сегодня ещё Венера будет в соединении со звездой Сириус. А она влияет не только на любовь и красоту, но и на отношения людей, в том числе и финансовые. Рынки сегодня ждёт подьем. Итак.

1. Государство. Какое?
Новое государство может быть другим и иметь другие границы.
2. НОВОЕ БУДУЩЕЕ государство.
Не должно быть очередной утопии. Для этого Его проект должен соответствовать Божественному Плану.
3. МОДЕЛИРОВАНИЕ начинается с ПРОГНОЗИРОВАНИЯ И ПЛАНИРОВАНИЯ.

Будещее строится из того, что хотят люди и чего хочет Бог, Высшие Силы.
И есть два Пути построения Нового государства. Это жёсткий тоталитарный строй, где Новое государство навязывается сверху. Но это мы уже проходили в СССР. И сейчас видим в Северной Корее.
И есть второй Путь - изменение сознания людей. Но добровольно многие люди развиваться не хотят. Большинство, что в СССР, что сейчас, мечтают не работать и иметь много денег. Или зарабатывать на бирже, на Форексе, или выигрывать в казино и игровых автоматах. Поэтому сначала надо разрушить или взять под контроль эти спекулятивные системы.
И как изменить сознание людей, чтобы они получали удовольствие не только от зарабатывания денег, но и от полезного труда на благо общества.
Если вы хотите знать, в каком Новом государстве хотят жить люди, проведите массовое анкетирование-сочинение среди молодёжи. ПО пунктам: духовное, нравственное, культурное, научное развитие и материальное - промышленность, сельское хозяйство, услуги, экономика и оборона.

А можно просто взять готовые программы различных политических партий и общественных организаций и движений. Почти везде цель это создание общества всеобщего благоденствия, а духовное развитие сознания на последнем месте.
И инициатива Президента в его Указе - Приоритет духовного над материальным - это революционный шаг в развитии государства. И насколько эта идея не казалась бы утопичной в нашем обществе потребления, она реализуема, так как соответствует Божественному Плану.
Чтобы моделировать своё личное будущее или будущее Нового государства, сначала надо сделать прогноз и построить план. Итак.

ПРОГНОЗИРОВАНИЕ, ПЛАНИРОВАНИЕ И МОДЕЛИРОВАНИЕ БУДУЩЕГО.

Если ваш план не соответствует Божественному Плану, то вы не сможете его реализовать. Не зря ведь говорят: "Хочешь насмешить Бога - расскажи ему о своих планах".
Поэтому желательно научиться ясновидению и способности подключаться к Акаше - Космическому или Галактическому интернету, то есть, к информационному полю. И считывать информацию из будущего, видеть Божественный План. И строить свой план в соответствии с Божественным.
А там всегда есть несколько вариантов. Сначала вы представляете все возможные варианты. И даже невозможные. Затем надо просчитать вероятность каждого варианта. Потом выбирает самый лучший и увеличивает его вероятность до 60-99%. Как? Меняя настоящее. Будущее это следствие настоящего. Кармического. И выбираете худшие варианты, чтобы снизить их вероятность. Не зря говорят: "Знаешь, где упасть, подстелешь соломку".
И теперь строим план, постоянно сверяя его с Божественным, потому что все меняется. Если чего-то не будет в Божественном Плане, то вы это реализовать не сможете.
И потом приступаем к детальной проработке плана и его моделированию. Сначала надо божественные идеи облечь в ментальную форму, в словах, чертежах, таблицах, программах и т.д. детально. Потом надо создать астральную форму, наполнить желанием и эмоциями. Без желания ничего не получится. И затем периодически думать и обдумывать ваш проект, чтобы он материализовался. Тогда он притянет и деньги и энергию и людей, которые помогут этот проект реализовать. Если конечно найдутся заинтересованные люди. Надо проект опубликовать и создать группу или общество.
При этом надо не забывать, что найдутся люди, которые попытаются помешать реализации ваших идей. Но это не страшно. Они - Чёрные учителя и экзаменаторы. Они разрушают все, что не от Бога. А то, что есть в Божественном Плане, они разрушить не смогут. Главная проблема в людях, потому что все должно совершаться руками и ногами человеческими. Бог только помогает.
А если ваш проект никого не заинтересует, то зачем тогда он?

МОДЕЛИРОВАНИЕ НОВОГО ГОСУДАРСТВА.

1. ГОСУДАРСТВО.
Заглянемв Божественный План и в эзотерические учения, которые даны для посвящённых. И писали их ясновидящие и Посвященные. Е.П. Блаватская, Е.Рерих, А.Бейли, Айванхов и другие.
Будет создано Новое Мировое Государство на основе Союза России, Индии и Китая. Эту идею начал продвигать Е.Примаков ещё в 90-е годы. Триединство Духа, Души и Тела отразится в Союзе Индии, России и Китая. К ним присоединятся другие государства. Этот План уже реализуется через такие организации, как ШОС, БРИКС, Евразийский Союз, Союзное Государство России и Белоруссии, АТЭС и т.д. Поэтому надо строить План Нового Государства Евразийского Союза, а не только РФ. И создавать этот проект в рамках БРИКС ШОС и ЕАС.
2. НОВОЕ ГОСУДАРСТВО.
По Божественному Плану Новое Мировое Государство должно появиться до 2025 года. Тогда будет уникальное положение звёзд и планет. И в 2025 году будет проходить Совещание Шамбалы, на котором будет планироваться развитие человечества на следующие 100 лет.
До 2025 года старый мир будет рушиться и строиться Новый Мир. Кардинальные изменения начнутся осенью 2016 и в 2017 году. США распадутся, чтобы создать новое государство, ЕС реформируется и присоединится к Евразийскому Союзу.
Почему ВВП удаётся так легко реализовывать некоторые свои идеи? Потому что он получает их от Бога и делает все согласно Божественному Плану.
Но почему некоторые его Указы плохо реализуются? Мешают эгоистичные и демонические люди. Здесь проблема в изменении сознания людей. Старых людей трудно переделать. Вся надежда на молодых. И среди большинства "отмороженных" находятся "Аватары", ииндиго и кристальные дети. Сейчас на Землю в воплощение приходят Души с Высших Миров. Такие как Иисус Христос, Будда, Рама, Кришна и другие Посвящённые и Аватары. Их сейчас 144000, как предсказано в Библии. Все они воплощаются в человеческих телах, и ВВП один из них.
А среди молодых появляются такие аватары, как Наталья Поклонская. И их много. Они пока молодые и работают на районном и региональном уровне. Но скоро они наберутся человеческого опыта и перейдут на федеральный уровень.

3. МОДЕЛИРОВАНИЕ. ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ ПРОГРАММА НОВОГО ГОСУДАРСТВА.
Будущая власть единого человечества обьединит в себе лучшие идеи демократии, коммунизма, социализма, государственности и Духовной Иерархии.

ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ ПРОГРАММА НОВОГО ГОСУДАРСТВА.

1. Идеи демократии:
Свобода выбора вероисповедания и мировоззрения.
Свобода выбора форм собственности.
Свобода выбора места жительства
Свобода выбора образования и профессии.

2. Идеи коммунизма:
Братство всех народов.
Земля - крестьянам.
Предприятия - трудящимся.
Власть - народу.
Приоритет коллективной формы собственности - коммуны и общины.

3. Идеи социализма:
Бесплатное образование.
Бесплатное здравоохранение.
Социальная помощь матерям и детям.
Право на достойную пенсию.

4. Идеи государственности:
Сильная власть государственных законов.
Сильная оборона.
Защита граждан в любой точке планеты.
Защита законной собственности любой формы.
Государственное инвестирование экономики.

5. Идеи Духовной Иерархии:
Власть должна принадлежать бескорыстным, справедливым, порядочным и мудрым руководителям.
Единство Бога и всех религий.
Духовное развитие науки, образования и культуры.
Установление правильных человеческих отношений.
Справедливое распределение материальных ресурсов.
Развитие сознания людей.

Большинство этих идей прошли проверку в разных странах. Теперь это надо все проанализировать, синтезировать, трансформировать и создать Новую Матрицу Нового Государства. Надо человеческую матрицу трансформировать в Божественную. В этом заключается Переход из Человеческого Царства в Божье Царство. Нужно выйти из старой матрицы из системы, подняться к Богу и, вернувшись, как Аватар, проводник Божественных идей, трансформировать Матрицу.
Теперь надо эту идеологическую программу использовать для построения Нового Государства. Надо разработать детальный план по каждому пункту. Но так как первые 4 пункта практически уже реализуются в разных странах, то надо только взять уже готовый опыт, переработать и реализовать это в государственных законах и построении новой структуры. Этим должна заниматься Государственная Дума, правительство и гоструктуры.
А вот Пятый пункт - Идеи Духовной Иерархии ещё не были в полной мере реализованы и проверены на практике. И это предстоит сделать.
1. Власть должна принадлежать бескорыстным порядочным справедливым и мудрым руководителям.
Здесь надо совершенствовать выборную систему власти, чтобы избираться могли не только богатые люди. И здесь надо использовать программы всех партий. Там есть идеи от народа и для народа.
2. Единство Бога, всех религий и духовных учений.
Это не обьединение, а синтез, мирное сосуществование разных взглядов. Эта идея является продолжением идеи свободы выбора вероисповедания и мировоззрения. Многие хотят сделать своё учение или религию государственной. Этого не должно быть. Но у государства должна быть Идея Единого Бога и Космического Разума, принятия всех мировоззрений.
3. Духовное развитие науки, образования и культуры возможно только через развитие сознания. Для этого в государственной и бюджетной сфере должны работать люди, которые развиваются и способны сверху дать возможность людям изменить в духовную сторону образование, науку и культуру. Просто нужна поддержка таких людей и материально и морально.
4. Установление правильных человеческих отношений и в семье и в государстве и в коллективах. Это идея Конфуция. Надо разработать программу правильных отношений в государстве.
5. Справедливое распределение материальных ресурсов. Этим должна заниматься Новая Финансовая система. И она уже строится.
6. Развитие сознания людей.
Эта идея должна реализовываться через систему образования, культуры и СМИ. В школах надо изучать высшую математику только факультативно или в спец.школах. А обязательно надо изучать психологию, философию, религиоведение, а также все современные духовные учения, научную астрологию, эзотерическую философию Блаватской и Рерих. Это нужно человеку гораздо больше, чем алгебра и химия. Должно быть больше уроков творчества, искусства, истории науки. Надо развивать авторские школы, типа школы Щетинина. Для этого нужно подготовить учителей и педагогов Университетов и сверху ввести новые предметы духовного, психологического и философского содержания. Без навязывания какого-то одного мировоззрения. У учеников должен быть выбор. Тогда мы воспитаем свободную духовно развитую творческую личность. И они сами построят Новое Государство.

В.Г. Буданов — к.ф.-м.н., доцент Институт философии РАН, старший научный сотрудник

Материалы Международного форума «Проекты будущего: междисциплинарный подход» 16-19 октября 2006, г. Звенигород

В последнее десятилетие активно развивается теоретическая история, математическое моделирование истории, основанное на синергетическом, целостном описании общества как нелинейной развивающейся системы (С.Курдюмов, С.Капица, Г.Малинецкий, Д.Чернавский, В.Белавин, С.Малков, А.Малков, В.Коротаев, Д. Халтурина, П. Турчин, В.Буданов). Этот подход, на наш взгляд, наиболее перспективен для прогнозирования развития общества

Одна из основных причин демографического кризиса — страх человека за свое потомство, ведь без образа будущего нет веры в завтрашний день. Моделирование будущего занятие деликатное и исторических моделей пока немного. В первую очередь это организмические классические модели О.Шпенглера, А.Тойнби и Н.Данилевского и Л.Гумилева, которые могут служить лишь первыми полуколичественными приближениями в реальных прогнозах. Широко используются так же циклические подходы: В.Хлебников, П.Сорокин, А.Чижевский, Н.Кондратьев, В.Маслов, С.Яковец, В. Пантин и др.

Однако, в циклистике существуют свои нерешенные проблемы: строят простые линейные модели исторических циклов, однако историческое время нелинейно и циклы сбиваются. Кроме того, начиная с работ Римского клуба, исторические прогнозы делаются так же на базе экономических математических моделей развития, однако есть еще и геополитические, социокультурные и психологические факторы, которые в эпоху глобализации, манипуляции массовым сознание, оранжевых революций и войн цивилизаций часто оказываются важнее многих экономических соображений. Именно эта сфера почти не моделировалась, но именно она, на наш взгляд, имеет решающее значение в вопросах демографии и национальной идентичности.

В последнее десятилетие активно развивается теоретическая история, математическое моделирование истории, основанное на синергетическом, целостном описании общества как нелинейной развивающейся системы (С.Курдюмов, С.Капица, Г.Малинецкий, Д.Чернавский, В.Белавин, С.Малков, А.Малков, В.Коротаев, Д. Халтурина, П. Турчин, В.Буданов). Этот подход, на наш взгляд, наиболее перспективен для прогнозирования развития общества.

Ритмокаскадный подход в истории . Десять лет мной разрабатываются нелинейные модели развития социокультурных психологических архетипов — ценностно-смысловых блоков в укладах жизни. Отметим сразу, что социально-экономический и геополитический аспекты в нашем подходе не является доминирующими. Они скорее создают контекст, моделирование которого является важной сопряженной задачей. Предлагаемая ниже модель истории России имеет горизонт ретросказаний в прошлое страны около 400 лет (по некоторым архетипам более 1000 лет), достаточно уверенно объясняет динамику социальных архетипов за последние четыре века, и дает прогноз общественных потенциалов на ближайшие десятилетия.

Модель не дает ответов на вопросы «что делать?», но помогает ответить на вопрос «где мы?» и каковы тенденции и возможности развития. Ответ разворачивается в целостном историческом контексте с генетическими программами взаимосвязей событий на десятилетия, и даже века, как в прошлое, так и в будущее. Подчеркнем, что прогнозируются не сами события, но потенциалы некоторых качеств социокультурных архетипов, которые могут активироваться, либо переходить в пассивное состояние. В основу нашего подхода к моделированию истории положены три гипотезы:

• —1 предположение о существовании социально-исторических архетипов
• — 2 обусловленность архетипов нелокальным социальным полем
• — 3 ритмокаскадная природа развития архетипов

1. Гипотеза социально-исторических архетипов: поведение целостной социально-исторической системы определяется небольшим числом социально-исторических архетипов , задающих базовые характеристики истории общества, его параметры порядка, если говорить синергетическим языком. Фактически речь идет о социальной генетике, об обращении к молчаливому знанию социума, его социальному бессознательному , воспроизводимому в культурных образцах, навыках, привычках, стилях мышления и поведения, тому, что прорастает из глубины времен в сегодняшний день и что неизбывно проявится в будущем. Термин социальное бессознательное используется нами в отношении социальной целостности в том же смысле, в каком индивидуальное бессознательное понимается в отношении личности или коллективное бессознательное в отношении человечества.

Сценарии разворачивания социальных архетипов, их взаимодействия и трансформации определяют канву, стиль исторического развития общества. Значимые масштабные исторические события так же описываются на языке социальных архетипов, разлагаются по их базису. Приведем группы социально-исторических архетипов, которые мы выделяем в нашем подходе исходя из системно-синергетических представлений . Прежде всего, это: властные (типы управления), ресурсные (типы социальной энергии), структурные (типы организации), метасистемные (типы сопряжения с метасистемой общемировых исторических процессов). Они, в свою очередь формируют синтетические архетипы: адаптивные (типы социального гомеостаза), и ценностно-целевые архетипы (социальные аттракторы) и т.д.

2. Гипотеза нелокального социального поля. Мы полагаем, что социально-исторические архетипы являются событийными проявлениями относительно устойчивых развивающихся структур социального поля, по сути, это социально-полевые архетипы. Действие социального поля опосредуется: с одной стороны культурной традицией, событийной средой, практиками и сознанием людей, с другой, феноменами бессознательного полевого обменного взаимодействия людей, которое не обязательно связано с прямой коммуникацией индивидов.

Феномены когерентного социального поля каждому хорошо знакомы. В локальной форме они ярко проявляются, в поведении: возбужденной толпы, болельщиков на стадионе, аплодирующих зрителей, солдат, идущих в атаку. Человек как бы «захватывается», «заражается» состоянием и поведением коллектива, этот феномен, следуя Курту Левину, и ассоциируют обычно с социальным, или групповым полем, локализованным на месте событий. Такой «захват» никогда не остается без последствий для личности: от фобий, стрессов и вытесненных комплексов, до навязчивых зависимостей.

Однажды возникнув, социальное поле живет в нас, часто помимо нашего желания и знания о нем, тем самым делокализуясь во времени, времени физическом, психологическом, социальном. Социальное поле укореняется через множественные повторения культурных образцов в традиции, воспитании, либо мощью разовой прививки-инициации-потрясения. Вероятно, именно этот механизм может объяснить возникновения пассионарных толчков в теории этногенеза Л.Гумилева.

В архаических, традиционных обществах социальные архетипы были тонко гармонизированы в ритуалах праздников и повседневности, направленно инициируя, трансформируя человека, но, не меняя общество, в нашем мире они творят историю. Вот почему, регулярные многотысячные митинги, народные празднества, военные действия, массовые молебны, создают чрезвычайно мощные структуры социального поля, трансформирующие общество, пробуждая в нем различные стороны человеческой природы, начиная от природы животной до высшей духовной. Наличие именно этих полевых структур позволяют стихии социального хаоса стать обществом.

Может возникнуть ощущение, что социальные архетипы несут в себе только мощные аффективные состояния и локализованы в области событийного проявления. Но феномен социального поля заключен не только в этом, он намного более тонок и впечатляющ, носит глобальный характер, и не локализован в пространстве и времени. Последние, так называемые эффекты синхронистичности К.Г.Юнга, формируют и обнаруживают социальное коллективное бессознательное синхронно, единовременно на уровне не локализованных в пространстве социальных систем, это когерентность через дальнодействие. Они наблюдаются и в животном мире, это, так называемый, внутривидовой феномен «сотой обезьяны», когда навык, условный рефлекс может передаваться без прямого контакта особей на любом расстоянии.

В культуре, например, они проявляются в феноменах возникновения одинаковых стилей в искусстве в разных частях мира, в синхронном независимом совершении одинаковых научных открытий, в явлениях сверх устойчивости традиций и религий в диаспорах в разных уголках планеты. А догоняющая модернизация народов третьего мира, которые как бы «считывают» западную культуру, хотя и на свой лад, преодолевая целые эпохи исторического развития? В частности, загадку возникновения планетарного Осевого времени можно пытаться объяснить единым для всего человечества ноосферногенетическим социополевым переходом к общим духовным ценностям: мировым религиям, философиям.

Современная физика, начиная с В.Паули и Д.Бома, строит, пока предварительные, квантово-полевые модели объяснения феномена синхронистичности или когерентности через дальнодействие. Сегодня нелокальные (дальнодействующие) макроквантовые корреляции, так называемый эффект Эйнштейна-Подольского-Розена, в физике надежно экспериментально установлены в опытах А. Аспекта в 1981 году. Вероятно, эти корреляции отвечают и за нелокальные социальные поля (Р. Уилсон, Р. Пенроуз, М. Менский, И. Данилевский).

3. Ритмокаскадная природа развития социально-исторических архетипов .

Базовые социально-исторические архетипы развиваются во времени относительно автономно друг от друга. Развитие каждого социально-исторического архетипа можно описать в кодах растущего дерева ритмокаскадов. Далее мы используем подход моделирования эволюционирующих систем — метод ритмокаскадов , развиваемый автором с 1996 года в работах Метод с успехом применялся к описанию сложных систем, как живой, так и неживой природы. В его основе лежит идея синтеза двух повсеместно распространенных категорий времени: времени-ритма и времени-возраста.

Первый образ времени дают циклические модели, а в качестве второго, апериодического образа времени мною взят, так же широко распространенный, сценарий перехода (выхода) системы к (из) динамическому хаосу — сценарий Фейгенбаума. Напомним, что сценарий Фейгенбаума это каскад событий-бифуркаций последовательных удвоений периода (частоты) системы. В исторических системах естественным базовым периодом является год. Синтез осуществляется на самом быстром варианте сценария Фейгенбаума, названного мной ритмокаскадом, означающим, что время (число периодов), отделяющее некоторую трансформацию-событие от следующей трансформации вдвое больше времени (числа периодов) отделяющего ее от предыдущей трансформации . Иначе: последующий шаг между событиями вдвое длиннее предыдущего.

Учет иерархических отношений в системе приводит к построению дерева ритмокаскадов , обладающего экстремальными эволюционными свойствами . Перечислим некоторые характерные признаки дерева ритмокаскадов: дробный ритм, две стрелы времени, конечность структурного роста, блиц кризисы-трансформации, эффект домино, фрактальность или самоподобие временного ряда (см. рис)

Суть метода ритмокаскадов сводится к представлению эмпирического временного массива событий деревом ритмокаскадов (одним или суммой нескольких). Подчеркнем, что дерево ритмокаскадов — это матрица структурно-функциональных состояний системы, в данном случае социальной, которая растет, заполняется и изменяется со временем, с годичным шагом, по специфическому закону, увеличивая свою сложность и количество структурных уровней по самоподобному фрактальному принципу. Экспертный анализ, проведенный для систем разной природы, показывает, что строки ритмокаскадной матрицы отвечают следующим функциональным уровням системы, по старшинству, то есть по очередности возникновения: 1– субстанциальный; 2 – энергетический; 3 — реактивно-эмоциональный; 4 — рефлекторно-логический; 5 — информационно-интуитивный; 6 – когерентный; 7 — волевой. Уровни с 8 по 14 повторяют назначения 1 – 7 уровней, но на следующем метауровне системы и т.д.

Столбцы матрицы отвечают дискретным моментам времени — текущим годам от момента старта дерева ритмокаскадов. Элементы матрицы на пересечении строк и столбцов отвечают дискретным, качественным оценкам состояний уровней, например, активность или пассивность. Отметим так же, что быстрые трансформаций-перестройки в дереве ритмокаскадов всегда начинаются с молодых, «духовно-идеологических» уровней, завершаясь на старших эмоционально-энергетических, субстанциальных уровнях.

Исторические экспликации. Момент активации социального архетипа обновляет его, привносит ему новые качества, запуская процесс роста дерева ритмокаскадов обновленного архетипа. Он связан с мощным всплеском социального поля, например, с войной или пассионарным толчком в смысле Гумилева, но не только.

Это может быть любой яркий взлет когерентности состояния умов и желаний многих тысяч людей, общественного сознания или состояния. Важно отметить, что фрактальная природа дерева ритмокаскада позволяет нам писать историю не с «чистого листа». Мы полагаем, что исторический момент активации архетипа есть его манифестация в одной из наиболее мощных зон трансформации, которых может быть неопределенно много как в далеком прошлом, так и в будущем. Сам же момент перворождения архетипа и соответствующего праритмокаскада, может, восходить к архаическим временам, и его распознать, крайне трудно, если не невозможно.

Это может быть что-то типа платоновых Эйдесов, которые пресуществуют, но являются нам в разных культурноисторических одеждах. Потенциальная история конкретного государства на предлагаемом языке представляется совокупностью социокультурных ритмокаскадных деревьев разного возраста, точнее архетипическим ритмокаскадным ценозом, задающим возможные предпочтения, стили и доминанты развития в каждый период времени. Реальная, событийная история может проявить эти потенциалы, и чем они выше, тем больше вероятность их проявления-реализации. Подчеркнем, что истории разных государств конечно зависят, как от возрастной структуры архетипического ритмокаскадного ценоза, так и от национальных типов взаимодействия и весов архетипов, а так же внешних вмешательств в систему архетипов.

Можно уподобить социальные архетипы организмам-субъектам истории, тогда государство подобно сообществу социальных архетипов — археоценозу развивающихся исторических организмов или некоторому «суперорганизму». Конкуренция структурных архетипов за власть и ресурсы, а так же внутригрупповые и кросгрупповые противоречия и альянсы различных архетипов образуют рисунок и векторы социального развития исторического процесса.

Ритмокаскадная модель истории России

В приложении к России экспертный анализ показывает, что исторически значимые этапы и события за 400 лет укладываются на сеть из девяти ритмокаскадных деревьев, задающих своеобразную архетипическую систему координат. Кроме того, необходимо ввести десятый архетип — комплексный метасистемный архетип внешних управляющих или замещающих воздействий. Эти архетипы порождались и подтверждались в яркие моменты максимальных социально-полевых напряжений народа, пассионарных толчков по Гумилеву, манифестируя далее в исторической событийной ткани, как общественные предпочтения, склонности и потенциалы, именно они формируют вторичные, более конкретные ценностно-целевые и адаптивно-синтезирующие архетипы общества.

В общем случае удобно ввести четыре кластера базовых архетипов. Девять архетипов можно объединить по группам властных, ресурсных и структурных архетипов , десятый архетип комплексный метасистемный .

• — Управляющие : 1- корпоративный, 2- авторитарный, 3- идеологический.
• — Ресурсные : 4- религиозный , 5- пассионарный, 6- соборный.
• — Структурные : 7- индивидуально-либеральный, 8- общинно-коллективистский, 9- элитно-бюрократический .

В каждой тройке архетипов мы видим: один чисто коллективного происхождения, второй относится к индивиду, а третий является смешанным коллективно-индивидуальным архетипом, связующим личность и общество.

10. Метасистемный комплексный архетип внешних влияний.

Отметим, что такая схема анализа применима к любому государству.

Краткие результаты ритмокаскадного анализа архетипов для России:

1. Корпоративный (Стартует от призвания Рюриков 862г.), князь правил «со дружиною». Дает образ коллегиального принятия решений на уровне элиты. Значим для России вплоть до Ивана 111, затем теряет энергию. Возрождается в Екатериненскую эпоху вплоть до победы над Наполеоном, смягчая царский абсолютизм. Манифестирует в правление Александра 11, а так же в 1900-1914 г.г. и в советский период с послевоенного времени.

2. Авторитарный (Стартует от воцарения Грозного 1561г.), подавление элит, удержание территорий. Берет начало от признания легитимности царской власти Ивана Грозного патриархом Константинопольским. Манифестирует в эпоху от Елизаветы до Александра 1, с 1942 его энергия неизменна, яркие манифестации вплоть до семидесятых, сейчас происходит его укрепление, завершающееся в 2006 г. Далее до 2060 г. этот архетип входит в максимум своих проявлений.

3. Идеологический (Стартует от Сергия Радонежского, Куликова поля 1380г.), Консолидирует общие цели власти светской, духовной и народа, рождает архетип национальной идеи . Многократно утрачивал энергию, период перестройки — один из таких периодов. Его возрождение , обретение подлинной национальной идеи происходит с 2012-2018г.г. Сегодня, к сожалению, можно довольствоваться лишь брежневским палиативом «о дальнейшем повышении благосостояния». Пока народ не осознает настоящих исторических вызовов.

4. Религиозный (Стартует от крещения Руси 988г.) Особо значим в жизни государства вплоть до Елизаветинской эпохи, затем теряет энергетику, и проявляется в превращенных формах в ХХ веке, особенно с конца Отечественной войны до наших дней, сейчас испытывает крупнейшую трансформацию 2002 — 2010 г.г. . Следует так же учитывать и ритмокаскады ислама, который для многих народов Поволжья России пришел на 50 лет раньше христианства.

5. Пассионарный. (Стартует от возникновения Запорожской Сечи 1500г.) Описывает активность пассионарного субэтноса России: энергичных людей склонных жить в условиях повышенного риска, начиная от беглых, казаков и, кончая, диссидентами и предпринимателями. Манифестирует почти во все войны и переходные периоды: во времена становления дома Романовых, особенно с эпохи Петра и до середины царствования Елизаветы, в конце царствования Екатерины, с восьмидесятых годов XIX века по 1910, с начала Отечественной войны и далее с нарастанием, начиная с 1975 года. Пик манифестации пройден в 2003 году, трансформация 2003-2010 г.г. переводит его энергию на метауровень подсознания социума, яркие манифестации в двадцатые годы и в середине ХХ1 века.

6. Соборный (от Великого стояния на Угре 1480г.). Стартует от Великого стояния на Угре, после которого Русь освободилась от порабощения. Когерентное чувство единства этноса. Манифестировал во время изгнания Поляков, призвания Романовых, во времена правления Петра 1, после отмены крепостного права. Его апофеоз в советское время, максимум манифестации — «Советский народ» — семидесятые. Это был становой хребет СССР, и он исчезает, точнее, трансформируется в 1982-1991 г.г., переводя свою энергию на метауровень подсознания. В период перед исчезновением он обладает удвоенной энергией, именно это первая истинная причина начала перестройки. Уход этого архетипа не позволил сохранить Союз. Его энергетика проявляется затем в 1998-2006, и далее в 2020-2050.

(7 и 8). Индивидуально-либеральный — 7 и Общинно-коллективистский — 8

Стартуют от крестьянского восстания С.Разина (1671г.) (протестная форма общинно-коллективистского) и дополняются ритмокаскадом восстания Е.Пугачева (1772г.) (протестная форма индивидуально-либерального). В этих двух социально-исторических архетипах присутствует не только протестное начало, но так же в стихийной форме заложены идеи народной справедливости, либерализма, самоуправления и гражданского общества. Это «наш ответ» просвещенной Европе. Если общинно-крестьянская стихия антифеодального протеста связана с именем Разина, то линия вечевых республик Новгорода, Пскова и казацкого вольного самоуправления связана с выступлением Пугачева. Это действительно можно проследить, достраивая ритмокаскады в прошлое, так что Россия имела и имеет свой исторический путь к демократии, не менее древний, чем в Европе.

Уникальная интерференция максимально мощных зон манифестации этих ритмокаскадов, начиная с 1890 по 1930, просто перепахала Российскую государственность и культуру. С ней, так же связана возможность прививки двух европейских революционных течений противостоящих друг другу, и оседлавших эти архетипы: социал-либерализм и социал-коммунизм. Тогда в 1917 победил социал-коммунизм — превращенная разинская стихия крестьянского протеста и жажда справедливости «за всех опальных и кабальных», его могучая манифестация завершилась 1918-1925, выстояв в гражданскую, что хорошо видно на рис. 1. Энергия проявлялась так же в 1932-1940 и 1956-1986 так, что в Перестройку она была уже на излете. Новая мощная манифестация ожидается только в середине века, видимо с возможностью возрождении и Советского Союза, хотя некоторое оживление этого процесса наблюдается в 2003-2018г.г.

Вторая линия реформ, идущих, как ни нелепо это звучит, от Пугачева, точнее, уроков пугачевщины (это прекрасно понимала Екатерина), привела к Февральской революции. Так была использована энергия этого либерально-протестного архетипа. Большевики, видимо, извлекли свои уроки из Французской революции и решили не раскачивать маятник, не смешивать идеологии, они «срезали» либеральную часть политического спектра в стране, кого в эмиграцию, кого в лагеря. Однако, Пугачевский архетип на сто лет моложе Разинского, он быстрее восстанавливается, кроме того, социальное поле нельзя уничтожить в подсознании людей, даже если нет лидеров. И действительно, энергия либеральных реформ этого архетипа проявлялась уже в пору юности А.Пушкина (не случайно он хотел писать историю пугачевского бунта) и победы над Наполеоном 1812-1820, далее в 1852-1868. Мощная трансформация-пробуждение начинается 1895-1901, далее непрерывная манифестация вплоть до 1931.

Возрождение энергии с 1964, в Перестройку в 1984-1988 вновь не надолго подключается когерентный уровень надежды, который «светил» ранее строителям коммунизма 1960-1975, а после, в 1990-1992 окрылял реформаторов-радикалов, он и окрашивал Перестройку в романтические тона. Волевые начала проявляются с 1991 по 2008, далее его манифестация максимальна 2010-2025 и к 2030 переходит в режим строительства новых форм проявлений. Таким образом, 1991 год действительно был реваншем Февральской революции, несмотря на то, что ее буржуазные корни десятилетиями вытаптывались.

9. Элитно-бюрократический (Стартует от основания дома Романовых 1613г.). Находится в противофазе с соборным архетипом, манифестирует от правления Елизаветы до отмены крепостного права, затем 1900-1956 г.г. В перестройку переживал глубочайший кризис. Начало возрождения и обновления элиты 1989-1995 г.г ., именно ее манифестацию, только ее манифестацию мы и наблюдали до недавнего времени.

10. Метасистемный (сопряжение с внешней средой, внешние управляющие влияния). Типичные формы влияния это войны, экономическая и политическая зависимость, экспансия культурных ценностей, масштабные геополитические, климатических, экологические изменения. Часто субъектами влияния оказываются мировые и национальные архетипы значимые для России: общехристианский, панславянский (битва народов при Грюнвольде, все славяне против тевтонов, Балканские войны конца Х1Х), паносманский. панисламский, коминтерновский, архетип Великой Французской Революции, породившей социализм и коммунизм, Наполеоновские и мировые войны ХХ века и т.д.

В определенные периоды упадка властных архетипов, происходил перехват управления. Россия с 1917 по 1940 жила не на Российском державной, а на привнесенной коминтерновской воле и идеологии мировой революции, которая ненавидела Российскую империю — «тюрьму народов». Вспомним: Толстой как зеркало русской революции, Пушкин как жертва царской тирании. О славной истории побед русского оружия и реформ Петра и Грозного вспомнят в отечественную, с необходимостью возрождением духа державности и чувства родины. А.Ахиезер и С.Хантингтон безусловно правы, Россия это особая тысячелетняя цивилизиция, однако трижды она была под доминантами внешних метаархетипов, первый — призвание варягов, второй — 250 лет под культурно-политическим татаромонгольским влиянием империи чингизидов, (альтернатива тевтонскому завоеванию крестоносцев) и третий — 70 лет под интернациональной идеологической доминантой коммунизма (альтернатива евро-американо-японскому протекторату), благодаря которой провела ускоренную модернизацию и сохранила свою государственность в ХХ веке. Эти метаархетипы стали частью нашей культурной истории и традиции.

Синтетические архетипы . В ХХ веке 9 базовых социально-исторических архетипов России поочередно объединяют синтетические адаптивные архетипы: монархический, социалистический, демократический. В Монархическом архетипе сборки в основном доминирует авторитарный и религиозный архетип, в социал-коммунистическом советском варианте доминируют коллективно-общинный в альянсе с идеологическим коминтерновским метаархетипом, соборный и пасионарный архетипы, сегодня в демократическом архетипе России доминирует либеральный, пасионарный и бюрократический архетипы. Соответствующие ритмокаскады стартовавшие в 1922 и 1991 годах сегодня существуют не виртуально, но проявлены, как архетипы СНГ и молодой России.

О России сегодня. Демократический архетип Российской государственности совсем молод, 15 лет это поздний подростковый возраст, возраст самоидентификации, выбора пути, идеалов, пробы сил, осознания ответственности и начала самостоятельной жизни. Все болезни переходного возраста налицо, неуважение к предыдущей общественной традиции, пренебрежение ценностями культуры, подражательство и желание сиюминутного успеха, но, кажется, выздоровление начинается. Здесь нечему удивляться, ведь в формировании демократии сегодня в первую очередь участвует энергия двух архетипов: социал-либерального, и пассионарного, которые и обновили элитно-бюрократический архетип, так же ярко манифестирующий. Причем, в советское время социально-либеральный архетип был не востребован, но скорее подавлялся. Грех братоубийственной Гражданской войны не осознан и не искуплен в примирении всех слоев общества до наших дней. Социально-полевая целостность нации бала разорвана в двадцатые годы революционными экспериментами, которые на первых порах приносили ошеломляющие успехи. Этот разрыв удерживался 70 лет колоссальными напряжениями пропагандистской машины. Чему же мы удивляемся, что через два поколения такая система начала самодостраиваться, восстанавливая полноту социального спектра и свою адаптивность, да еще в режиме переколебаний.

О перестройке . Перестройка, которую начал М.С.Горбачева, только заложила тридцатилетнюю череду бурных трансформаций, смутной эпохи перемен. С чем связаны иллюзии Перестройки? В первую очередь с тем, что никто не предвидел распада СССР. Хотя С.Бжезинский и западные спецслужбы говорят, что знали; на самом деле, хотели и готовили его распад, но ничего не знали в 1985, просто сейчас цену себе набивают. Более того, энергия либерального и пассионарного архетипа, набирала силы, пробивалась через идеологические заслоны. Идеологический архетип был бесплоден, резко ослаблен, элитно-бюрократический архетип испытывал глубочайший кризис.

Остальные архетипы так же не имели ресурса. И только коллективно-соборный архетип когерентного общего дела, единства устремлений обладал удвоенной энергетикой трансформации в 1982-1989 годах, перед переходом в латентное состояние. Видимо М.С. Горбачев, да и многие полагали, что это надолго, это и есть конструктивный социальный ресурс Перестройки, которая должна соединить преимущества социализма и рынка, поставить интересы общего планетарного дома над интересами национальными. Этого нельзя было не чувствовать, я помню этот энтузиазм 1985-1987 годов, об этом говорит и резкий рост рождаемости, и падение смертности в этот период (С.С. Сулакшин). Объявленная деидеологизация поставила в относительно равные условия конкуренции все активные архетипы (рис.1). Но один из них, соборный, неожиданно для всех самоликвидировался, его энергия иссякла, резко ослаб и коллективно-общинный архетип, и программа социал-демократического синтеза Горбачева не состоялась.

Я думаю, что в ближайшие годы возможна, и она уже началась повторная сборка постсоветского пространства на базе общности языка, культурных традиций, стратегических геополитических интересов его субъектов, возможность возрождения Союза вполне допустимы к середине века, конечно в иных формах. Скорее всего, программа социал-демократических перемен начала перестройки это «воспоминание о будущем». Будущее не строится сразу набело, дается несколько попыток, пока архетип не окрепнет и не станет доминировать, первая попытка сделанная Горбачевым была неудачна. Думаю, что эта программа будет важна для сценариев глобализации в третьем мире, да и для модернизации Запада в условиях мобилизационной, кризисной эпохи перемен.

В заключение отмечу, что я умышленно не говорил о многих других причинах Перестройки и распада Союза, в частности, об экономических, военных, технологических, о вековой мечте и усилиях соседей и великих держав ослабить и расчленить Россию и т.д. Враги были и будут всегда. Я хотел показать, что даже вне этих причин существуют глубинные мотивы происходящего, которые лежат в сферах социального бессознательного, в сферах истории нашей государственности.

Рис.1

О РОССИЙСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ В ХХ1 ВЕКЕ

На рисунке Рис.1, показаны интегральные характеристики развития аутентичных российских архетипов, по следующим свойствам-уровням — энергия, воля, эмоции. Толщина архетипа-линии отражает сумму состояний уровней в двузначной системе (активный, пассивный) по второму, третьему и седьмому уровням ритмокаскадных деревьев, для каждого из девяти архетипов, в период с начала ХХ века и до середины ХХ1. Здесь хорошо видны период безвластия во время революции и гражданской войны, чего, конечно же, не было в России конца ХХ века, все последние 20 лет реформы шли сверху.

Отчетливо видна ослабленность трех управляющих архетипов в довоенное время, как мы уже говорили управление шло под доминантой Коминтерновского метаархетипа, который не был аутентичным, но объединившись с коллективно-общинным, быстро стал своим для России. Видна мощь государства и общества в военное и послевоенное время; трансформации и потеря соборной энергии при распаде СССР. Прогнозируются предстоящие испытания рубежа следующего десятилетия, точнее дефицит культурного, кадрового и социально-психологического ресурса общества, или кратковременное отсутствие ресурсных архетипов.

Видимо угроза социокультурной катастрофы и будет основным внутренним историческим вызовом в ближайшие годы. Кстати агония пассионарного архетипа наиболее отчетливо проявляется с 2003 года на Украине, как области его аутентичного происхождения. Что касается подлинной солидарной идеологии всего общества без деления на классы, то, как мы видим, после поражения в Русско-Японской войне 1905 года в ХХ веке она проявилась только один раз, во время Отечественной Войны. Замечательно, что через восемь лет мы так же обретем солидарную идеологию, но еще раньше произойдет духовно-религиозное возрождение. Подробный ритмокаскадный анализ семейства российских базовых архетипов показывает, что примерно каждые 128 лет происходит резкая трансформация всех архетипов, причем 6 из 9, кроме авторитарного, общинного и индивидуального, последовательно трансформируются за одно поколение (наша эпоха), меняя свою энергетику, волевые, эмоциональные статусы и т.д.

Таким образом, возникают гомологические ряды социально-генетически связанных периодов: ??? — Рюрик* — Владимир — Мономах —приход Батыя* —- Дмитрий Донской — Иван III — Смутное время* — между Петром и Екатериной — реформы Александра II — от СССР к Новой России*. Именно такую трансформацию мы и проходим. В каждой зоне трансформации происходит аутогенная прививка — востребование, экстракция социокультурной памяти этноса, избавляющая от повторения ошибок и изобретения «велосипедов», возможно, поэтому история и повторяется как фарс и следует опасаться прямых исторических аналогий. Звездочкой (*) отмечены самые сложные времена самоидентификации и обновления власти, разделяющие четыре исторические фазы государственности (трехкратный период по 128х3=382 года).

Условно, назвовем эти фазы: первая — Русь славянская (Y — YIII в.в.), вторая — Русь славяно-варяжская, третья — Русь славяно-татарская (евразийская), четвертая — Русь имперская. Начинается пятая историческая фаза — пятая Русь, сегодня закладывается новый тип государственности на следующие четыре века, поэтому так мучительны поиски, и нельзя прямо заимствовать из прошлого. Единственным критерием отбора всегда был и остается глубинный мотив сохранения Родины, Веры, Языка. Именно мотив сохранения православной веры поднял народ на поляков в смутное время, он же заставил Александра Невского драться с тевтонами, а не с веротерпимыми чингизидами. С веры начнется и наше возрождение. Как это будет, мы можем только догадываться. Почему вернется в народ дух нестяжательста или проснется любовь к живой традиции старчества? Отметим лишь, что все предыдущие фазы несут в себе метаархетипы, давно вышедшие за пределы России, но они в нашем ресурсе, нашем национальном генетическом коде и все их надо правильно использвать для сборки новой идеологии и социальной базы реформ.

Здесь панславизм и евразийство, православие и ислам, общеевропейские ценности, византизм и державность царской России и СССР, собор русских соотечественников, традиции русской диаспоры и зрубежной церкви, традиции социалистического интернационализма и общности «советский народ», идеи культуроцентризма и поликультурного диалога, идеи собирательства русской культуры, русской не по крови, но по духу. А ритмокаскады помогают понять, когда оживут эти скрытые в народе силы, и на какие можно опереться, а каким помочь. Хочу обратить внимание на исход русской культуры в конце ХХ века, преобразивший мир. Оказалось, что самые многочисленные и талантливые ученые, программисты, музыканты — это русские (тоже заслуга СССР).

Для остального мира мы русские: славяне, татары, евреи, русские это больше чем национальность, это самобытность мироощущения и родной язык – поле культуры. И земля наша продолжает рожать таланты, и пока еще есть кому учить, «несмотря на принятые меры». Мне кажется, что это и есть основной ресурс России, не сырье, которое кончится, а генетическая талантливость народа. Не высокие промышленные технологии, здесь мы уже отстали, хотя их необходимо развивать, а высокие метатехнологии творчества HiMind и HiHum — вот локомотив России в будущее, наш вклад в глобализацию. Наш путь в Будущее – это проект Русского Собора науки, культуры, духовности; Собора всех соотечественников и исторической памяти Родины. Собрав себя в тысячелетней истории мы сможем задать новый культуроцентричный формат глобализации, в которой общечеловеческие ценности не будут конфликтовать с национально-культурными традициями, а история каждого народа обретет смысл и ценность для общего будущего. Большую часть пути тридцатилетней фазы трансформации мы уже прошли.

Ее завершение будет происходить на фоне мощных исторических вызовов, стимулирующих формирование российских социальных архетипов: краха мировой финансовой системы, миграционного и территориально давления, катастрофичных климатических изменений, международных конфликтов и атак терроризма. Формирование Новой России завершается к двадцатому году, и вопреки марксистским и либеральным лозунгам об отмирании государства, к 2030 Россия обретает: третье за двести лет обновление хозяйственного уклада; могучую идеологию уже с 2015 года, которой сегодня нет и в помине; мощную власть о «двух головах» (и корпоративную и авторитарную одновременно); возрождение угасшего перед распадом СССР соборного потенциала, обогащенного новыми обратными связями власти и народа и информационно-сетевыми формами коммуникации, небывалый расцвет преображенной религиозной духовности. Вместе с тем к этому времени резко ослабеют пассионарный, либеральный и элитно-бюрократический архетипы, которые доминируют сегодня.

Достаточно сказать, что задача удвоения ВВП, точнее реальных доходов населения, легко решается не в сфере экономики, а в сфере власти, идеологии и нравственности — прекращением откатов бюрократии. Крестьянский, или социал-коммунистический архетип в его привычном понимании находится в латентном состоянии и просыпается к 2040 году, а с ним возможно и возвращение идеалов большого союзного государства, СССР нового издания. Но к этому времени наступают и времена общепланетарного антропологического поворота, причем, основные политические игроки современности США и Китай будут в ситуации тяжелого системного кризиса. К этому времени Россия должна, и будет готова, выполнять свою особую миссию духовного центра, центра синтеза и гармонизации культур, религий, идеологий многих полюсов нашего мира. Я уверен, что к этому времени и люди научатся понимать и принимать следствия исторических законов, которые живут и развиваются в своем фрактальном ритме, настигая нас, как цунами в спокойном море, в эпохах перемен.

. Андреев А.Ю., Бородкин Л.И., Леванов М.И. Синергетика в социальных науках, пути развития, опасности и надежды // Круг идей: макро — и микроподходы в исторической информатике. Минск, 1998.

Бестужев-Лада И.В. «Международная академия исследования будущего»// Вестник Российского философского общества. №1, 2004.

Буданов В. Г. Синергетика ритмокаскадов в эволюционирующих система//Труды юбилейной сессии РАЕН: «Леонардо. Да Винчи ХХ в. К 100 – лет.А.Л.Чижевского» М. 1997.

Буданов В.Г. Метод ритмокаскадов: о фрактальной природе времени эволюционирующих систем. Синергетика. Труды семинара. Т.2. М. МГУ 1999, с. 36-54.

Буданов В.Г. Ритмокаскады и их роль в космоземных связях. // Стратегия жизни в условиях планетарного экологического кризиса. Т.1. СПб. Гуманистика. 2002, с.207-218

Буданов В.Г. Ритмокаскады истории России. //Стратегии динамического развития России. Единство самоорганизации и управления. Международный симпозиум «Синергетика в решении проблем человечества ХХ1 века: диалог школ».Том.3. часть 2. М. 2004. с. 31-33

Буданов В.Г. Ритмокаскады в истории.// Труды Международной конференции «Математическое моделирование социальной и экономической динамики» М. РГСУ. 2004.

Аннотация.

Статья посвящена интерпретации термина «моделирование», который имеет давние традиции в разработке компьютерных приложений в исторических исследованиях. Так, международная конференция Ассоциации "History and Computing", состоявшаяся в Москве в 1996 году, в качестве основной темы выбрала моделирование. Автор отмечает, что особая роль в разработке этой концепции принадлежит Уилларду Маккарти, который создал понимание того, что моделирование является центральным пунктом всех попыток использовать информационные технологии в гуманитарных науках в целом. Автор статьи избегает общности «цифровых гуманитарных наук» и ограничивает рассмотрение применения информационных технологий лишь историческими исследованиями аналитического характера. В статье рассматриваются приоритетные подходы к моделированию в истории, в том числе методологические аспекты моделирования, модели как реализация вычислительных алгоритмов, модели как компьютерные устройства, модели текста, модели смысла, модели для компьютеризованных исторических исследований. Впервые обсуждаются все апробированные подходы к моделированию в истории. Автор отмечает, что термин «моделирование» теперь очень заметен, но всё еще не вполне ясен - оригинальная концепция Маккарти пока не может быть самым четким определением моделирования как предпосылки для применения компьютерных методов в гуманитарных науках.

Ключевые слова: моделирование, информационные технологии, компьютинг, симуляция, разметка, квантификация, цифровые гуманитарные науки, текстовой контекст, семантические технологии, модели смысла

10.7256/2585-7797.2017.3.24731

Дата направления в редакцию:

15-11-2017

Дата рецензирования:

15-11-2017

Дата публикации:

17-11-2017

Abstract.

The article interprets the term “modeling” which has had a long history related to the development of computer applications in historical research. For instance, the international conference held by the Association “History and Computing” in Moscow in 1996 announced modeling the key topic. The author notes a special role of Willard McCarty who formed our understanding of modeling as a key point of all attempts to use information technologies in humanities as a whole. The author avoids the general character of “digital humanities” and limits the study of information technologies application by analytical historical studies. The article addresses foreground approaches to modeling (methodology aspects of modeling as well), computational algorithm models, models as computer devices, text models, models of meaning and models for computerized historical studies. It is the first time when all time-tested approaches to modeling in history are discussed. The author notes that the term “modeling” is well known but is still vague. McCarty’s original conception cannot be the most distinct definition of modeling as a precondition to use computer methods in humanities.

Keywords:

Information technologies, computing, simulation, marking, quantification, digital humanities, textual content, semantic technologies, models of meaning , modeling

“Modelling” is a term, which has a long tradition in the development of computer applications in the historical studies. Leaving aside the appearance of the terms in individual papers, one of the first volumes produced by the “workshops” of the international Association for History and Computing was dedicated to it , and the international conference of the Association in Moscow in 1996 had “modelling” as its conference theme .

In the wider interdisciplinary domain of applications of information technology to the Humanities it appears prominently first in the very visible Companion to Digital Humanities of 2004, in the chapter written by Willard McCarty , and the same author established the importance of the term in the following year with his highly influential Humanities Computing . Indeed he created the implicit and explicit understanding in the meantime, that “modelling” is at the heart of all attempts to employ information technology at any but the most trivial levels in the Humanities in general. As is frequently the case with things on which an implicit consensus has been established, that made the term modelling very prominent, but not necessarily very clear -the original concept of McCarty may still be the clearest definition of modelling as a prerequisite for computational methods in the Humanities, despite its ubiquity in recent literature.

We would like in the following to avoid the generality of the “Digital Humanities”, which are probably too vague as term of reference, and restrict ourselves to the application of information technology to historical studies - and restrict ourselves even more, by considering only those which claim analytic implications. For this domain we would like to differentiate between understandings of the term “model” as they have been used throughout the development of history and computing during the last few decades.

I. The epistemic ubiquity of models

The type of historical research which has always been most suspect for traditional, historians has doubtlessly been Cliometrics, the application of methods derived from the canon of the economic sciences towards the past. It is inseparably connected to Robert William Fogel, winner of the 1993 Nobel Prize in Economic Sciences. As one of the most visible protagonists of Cliometrics he engaged in a discussion in the eighties with one of the most outspoken critics of all attempts to open historical research for interdisciplinary approaches, especially approaches involving quantitative methods, Geoffrey R. Elton. This resulted in a book confronting their methodological viewpoints, which contains the following quote from Elton, attacking Fogel:

Models do dictate the terms of reference, define the parameters, direct the research, and thus are very liable to pervert the search for empirical evidence by making it selective. ... One would feel happier if those models were derived from a study of the evidence and not borrowed from supposedly scientific work in the social sciences - if, that is, historical method were allowed to control the borrowing.

The interesting thing in this quotation is not the unsurprising discovery, that Elton dislikes economic models, but that he indeed is willing to accept the need for models in principle; albeit only such he considers constructed according to his understanding of historical methodology.

We do not have the space to follow this decidedly non-quantitative and not formalized understanding of modelling throughout the methodological literature of historical research - though we cannot avoid to point to the Max Webers"s ideal type - Idealtypus - boldly claiming a sociologist for history who wrote his doctoral thesis on The History of Commercial Partnerships in the Middle Ages and his Habilitation on Roman Agrarian History and its Significance for Public and Private Law.

We feel encouraged to skip proving the statement, that modelling, in one form or the other, is deeply embedded into historical analysis, as we recognize that linguists who are not bogged down into syntax, but focus on semantics, have claimed, that all our thinking is enabled by the capability to understand metaphors, which are the most lightweight type of model , or the statement of cognitive science, that all our cognitive abilities rest on the fundamental capability to connect separate conceptual spaces, making sense of one by interpreting it in light of the other .

As soon as we dig into such broad fields as cognitive science, we are of course relatively far away from the practical needs of quantitative or any kind of formal analysis. To move back to it: one of the earliest pioneers of computer applications in archaeology, Jean-Claude Gardin, describes the impact of the requirements for the application of any kind of computer application to the Humanities as follows:

The reproduction of certain types of reasoning on the computer imposes a preliminary analysis of mental processes in terms and at a level of precision which is rarely encountered in the Humanities. It often results in cruel discoveries as to the credibility of theories or ,constructions" which are the products of such reasoning .. .

And some of his later work could be summarized as claiming that the point of computer applications in archaeology is not so much the resulting analysis, but the more precise formulation of the categories on which this analysis rests. My summary of the arguments in Jean Claude Gardin: Le Calcul et la Raison, Paris, 1991.

As a first intermediate summary:

(1) There is good reason to assume, that we cannot meaningfully understand reality, past or present, if we do not have some conceptual notion how individual phenomena probably interact, a conceptual model.

(2) Any attempt to apply computer methods to help in that process requires a precision, which goes beyond the kind of model we permanently apply unconsciously.

II. Models as computational trivia

What all courses in statistics and programming have in common, is that the notion of a “variable” turns up sometime during the very first lecture or chapter. Defining your variables can easily be seen as the acquisition of the additional precision required from a model fit for computational purposes, beyond the conceptual one, as diagnosed in the previous paragraph.

Indeed, most historians (or, indeed, humanists) who apply a statistical procedure or a computational technique for the first time, get so intrigued by the requirement to define their variables that the resulting set of them is quite frequently given a prominent place in conference papers of researchers new to the field. In the eighties and nineties it is almost impossible, to open the proceedings of a conference without looking at the schema of the database employed by a project or the variables used for it. Similarly, from the nineties onwards, there are very few proceedings where one does not find examples of the markup schemes used in a project. We are not changing the subject here: the decision to mark up a specific property - a topographical name, for instance - is exactly the same as the decision to define a variable in a statistical data set for the purpose of examining the geographical dimension of a historical phenomenon.

And many of the authors of both, data base tables in the eighties, markup schemes more recently, will claim that the set of tables for their data base or the markup scheme of their collection of texts, represents the “model” they use in their study. This is, of course a misunderstanding. When we look at phenomena of social history, the “model” we try to implement by the variable “occupation”, is not the set of terms allowed in a controlled vocabulary, but the abstract dimension, for which we consider an occupation to be an indicator. The “model” which leads to the definition of a variable “occupation” is represented by the decision of the researcher between a concept of the society being either governed by strata or classes or the abstract categories of another theory of societal interactions. Whether the variable used for that purpose is a field of twenty characters or a code number is a mainly technical decision; this does not constitute the increase of precision required by the application of computational technologies. Similarly the question, whether you encode two different characteristics of the portion of a text by two different XML tags, or by two attributes of the same tag, is independent of the reason why you want to indicate the presence of the textual property represented by these two characteristics in the first place.

Well … The decision to encode an occupation by a numerical code rather than a character string, may of course be an indication, whether you assume to know already at the beginning of the study, which categories you will encounter when you examine a historical source or whether you decide to postpone the assignment of a term to an abstract category to a later stage of your analysis, when you know a bit more about the terms which actually occur. The decision to encode a textual property by an attribute of a general tag is a decision for a solution, which makes the introduction of additional characteristics easier; the decision to use different tags effectively represents a claim that you know all relevant characteristics which will appear before you start.

Or, to summarize:

(3) Schemes of variables and markup implement a conceptual model, they are no model.

(4) Technical details of the definition of a variable or a markup scheme nevertheless depend on conceptual assumptions.

III. Models as computational devices

A set of variables is no model, but it may implement it. The consistency of this implementation is reflected by the possibilities a model opens up.

In social demography / history of the family, for example, you can usually at least describe a phenomenon, like the influence of a position in the societal system upon the age of marriage. You may be able to test hypotheses about this influence, if the derivation of age from the sources is sufficiently consistent, that you can be sure, that age differences are not only statistically significant, but beyond the numerical fuzziness created by the habit of rounding ages in demographically relevant sources right up to the end of the 19th century. Test these hypotheses, that is, by the usual statistical methods based on probability theory and the notion of the significance of a result derived from it.

There is of course a long tradition of tests going well beyond that: Already in 1978 Kenneth Wachter, Eugene Hammel and Peter Laslett published the results of a micro simulation, in which they simulated the demographic developments in historical communities and compared the frequency of family types predicted against the empirically observed occurrence of these types . The difference in scope between the basic testing of isolated hypotheses and the testing of a complete model by a simulation can scarcely be overestimated. Nevertheless, one has to observe, that the number of examples of such studies is quite small. And those that exist have made little impact: While the world we have lost justified the existence of the Cambridge group as a centre of family history and demography for decades, the simulation study we mentioned was not even noticed much in the family history community .

This is somewhat frustrating from a computer science sense, as only in a simulation a “model”, as a consistent test of assumptions about the interaction of the set of variables representing each observation, gets sufficient computational substance to observe the dynamics of a development. Data models which allow one to study a snapshot of a historical development are necessary to do anything with information technology, but they just model a static view, or a series of static views, not a dynamic development or process.

One of the reasons, that the microsimulations of 1978 never received the visibility of the presentation of snapshots of a changing system, has of course been, that to understand them required the willingness to engage in a rather challenging methodological discussion of quantitative results. It is interesting, that more recently multimedia simulations which test intuitive assumptions have enjoyed much greater visibility: The best known example for this is still the Virtual St. Paul"s Cathedral Project [ https://vpcp.chass.ncsu.edu/ - accessible September 12th 2017 ] which uses a combination of a visual “model” of the (pre-1666) St. Paul"s Cathedral and an acoustic model of the effects of its geometry upon a sermon preached in the context of environmental noise, to recreate a soundscape of a historically significant event.

The concept of a “model” is more complicated here as it looks at first. Specifically as two models are combined, which are quite different. On the one hand, we have a “model” as a set of assumptions about the acoustic results of an environment with, among others: echo effects upon the voice of a speaker; the distribution of noise in such an environment created by large groups of people listening, but not being completely quiet; the effect of other environmental sources of sound. This is a strictly dynamic model, which implements assumptions about the interaction of variables depicting a process. Here a verification of previous assumptions is at least partially possible. If speakers cannot be heard by the perceived audience, according to our knowledge of acoustics, the reasons for their influence upon such an audience must be different from the rhetorical brilliance ascribed to them.

On the other hand, there is a “model” in the project, which derives a 3D projection of the geometry of a building. This “model”, however is in no way the model of a process, but simply a geometrical drawing, covered by various 2D textures. Unlike the acoustic model, it does not generate a result from a set of assumptions about the way in which the object has been created but simply displays a graphic. 3D models, which could compare the results of a simulation of a building process, reflecting contemporary technology or assumptions of architectural intend, are still far off. So the fact that you can show an elaborate 3D model of a vanished building is no proof that contemporary building techniques were able to build it.

All of which we have mentioned because:

(5) Models may simply be understood as a framework for the process, by which part of the reality is depicted in the digital sphere: a 3D image on the screen just renders a (possibly only hypothetical) geometrical description.

(6) Closely related models may, however, also be seen as basis of a dynamic process, which progresses from a well understood starting condition and delivers a prediction of a result, the effect of which can be compared with the assumptions of previous interpretations.

IV. Models of text

As we mentioned in the introduction, the extremely high visibility the term “modelling” enjoys currently in the interdisciplinary discussions comes mainly from the Digital Humanities, predominantly connected to philological studies. Indeed, McCarty"s diagram showing the stages of modelling between a Humanities question and the support for its solution by computer science starts from a “cultural artefact (poem, painting &c)” and leads via the “artefact as system of discrete components and relations” to the “machine as an operational model of the system” .

This is an important observation, as it may indicate a difference between what modelling means to a historian as opposed to modelling following McCarty. For a historian, at least in the definition of history employed by the author, a “cultural artefact” is not studied as a system but as an indication of the state of the societal or cultural system which produced it. McCarty would probably protest against that interpretation of his intentions, as his scope of modelling certainly is much wider and considers also the conceptual models employed by a discipline used for the interpretation of information derived from artefacts. But that it is so easy to understand a hierarchy of models starting with an artefact and arriving at a model of the “system” represented by the variables describing that artefact, is probably the reason, why the bulk of the current discussion in the Digital Humanities finds it extremely difficult to differentiate between modelling and encoding: indeed, many discussions about modelling in the Digital Humanities lead directly into rules of how to apply the encoding instructions of the Text Encoding Initiative, which is valuable for many things, but has so far no recognizable underlying model of what constitutes a text, which would be independent of the description of the tags one might embed into it [ I notice with interest, that the energetic defence of the TEI against all misrepresentations most recently presented by James C. Cummings at the DH2017 conference, does still not claim, that it has an underlying abstract model: James C. Cummings: “A World of Difference. Myths and Misconceptions about the TEI”, in: Digital Humanities 2017. Conference abstracts, pp. 208-210, https://dh2017.adho.org/abstracts/DH2017-abstracts.pdf accessible Sept. 12th, 2017].

This reflects a tradition which philological studies certainly had for a long time. Whether they still do, depends on the representative of these disciplines you talk to, some of them arguing emphatically that it is a thing of the past: the focus on the canon of the great masterworks of literature. The more you subscribe to the notion, that a literary artefact is unique, the more obvious it is, that a model of that artefact must emphasize the uniqueness of this specific one. Only if you are interested in that literary artefact as the result of an intellectual climate - or indeed, process within it - in a specific stage of development, there can be an interest in a model which goes beyond the individual item. This was described already in the early nineties: Jerome McGann in his influential Radiant Textuality mentions, that the great scepticism of literary scholars against the notion of an encoding standard of any type was derived from their understanding, that it was the very definition of a literary work that made it different from any other .

The discussion about the encoding of texts as a pre-requisite for their analysis, or at least processing by computers, has therefore been focusing mainly on the most appropriate way of preparing an individual text for such processing. Which in the loose categorisation of models we have derived so far, would definitely be headed under “models as computational trivia”. A very interesting development beyond that, when one looks at the epistemological effects of information technology within philology, is the focus on “distant reading”, which arose during recent years.

Summarizing a school of research within seven lines is always dangerous. The following paragraph is my interpretation, not necessarily that of one of the representatives of “distant reading” as a currently highly visible trend in the Digital Humanities.

You can appreciate and analyse a work of literature as a unique item. To understand it better, you may look at other literary items secondarily, be the other contemporary literary creations or precursors or successors in a tradition. Literary studies so far are described by that. On the other hand, you can try to get a feeling for what is common in a large body - thousands or tens of thousands of texts - of literature as the result of a process responsible for their production and use that understanding to interpret the position of an individual literary item. The latter is my attempt at defining “distant reading”.

“Distant reading” as such is only possible with the help of information technology; to make it possible, you have to have thousands or tens of thousands of texts available in machine readable form - and there is no way to get trends from them, unless you apply quantitative and statistical summaries of the textual features in those millions of pages.

“Distant reading” therefore starts with the statement, that traditional literary studies are actually ignoring most of the existing literature . As here the general concepts, beyond the individual item, are of primary concern, it is not really astonishing, that the author who invented distant reading as a concept is also the author who produced so far the most consistent attempt at models of textual content beyond the individual text .

Whether out of this more recent development, a more general abstract model of texts arises, which is as close to the implementation of individual technical solutions as the TEI, remains to be seen. From the point of view of quantitative methods it is so far a bit disconcerting, that there is veritable flood of studies which currently try to implement distant reading primarily by various visualizations. Disconcerting, as one should remember, that the once famous title How to Lie with Statistics did strictly speaking not treat statistical methods at all, but only the ways, how to visualize the results produced by them. On a more abstract level, that the current visualizations are usually not grounded in probability theory is no real consolation either, as the various tools are based on idiosyncratic heuristics and are not method invariant. That the huge majority of end-user visualizers seems to be ignorant of the problem of method invariance does not really improve the situation.

Historians - or some at least - actually have been aware of the problem, that the sources they consulted are only the tip of the iceberg: Theodore Zeldin"s monumental history of France between 1848 and 1945 consisted of 2000 pages, in which he went through numerous strands of French history, in politics, society, education and many more. In all of these he described the traditional view and then did show in some detail, that this view was based on an extremely tiny (and presumably highly biased) description of the existing sources. Unfortunately at his time information technology was simply not up to an attempt at “distant history”. Such an attempt - minus the zeal for questionable visualizations - would be a major hope for historical research.

Summarizing:

(7) As textual scholars have so far focused on the uniqueness of texts, an abstract model of text beyond rather trivial considerations of processing does not exist.

(8) Understanding, that information technology allows us to do away with constraints of textual canons, may help us to get such models.

V. Models of Meaning

The Semantic Web is one of the greatest promises of information technology. It describes a world, where information in the internet is smoothlessly integrated on the fly, all existing sources of information automatically and dynamically referencing each other. And then, maybe it has been one of the greatest promises. Of the various layers of technologies, which were supposed to realize it, the first four - Unicode + URIs; XML + xmlschema; RDF + rdfschema; ontologies - have been operative within four or five years after the seminal paper in 2001. Layer five - logic - exists in academic papers and layers six and seven - proof; trust - are only marginally less shadowy now than seventeen years ago.

This seems to be a harsh statement. When one looks at the program of recent conferences in all branches of history and the Humanities, the number of papers on various semantic technologies and derived activities - linked open data, most prominently - abounds. Ontologies for many domains of knowledge exist and continue to be developed further. Nevertheless, the wide visions of 2001 look only slightly less visionary today. But maybe we should ignore the vision and concentrate on the question of why the semantic technologies as such are so obviously popular with Humanities scholars and only later come back to what restrictions the less encouraging wider view may impose on their further development within history and the Humanities.

The most prominent achievement of the semantic technologies within the Humanities is certainly the CIDOC Conceptual Reference Model (CRM) [ http://www.cidoc-crm.org/versions-of-the-cidoc-crm accessible Sept. 12th 2017. No authors are given, as the authors of the current version, which is not directly addressable, change over time] , which arose in the cultural heritage domain, as an international standard for the controlled exchange of cultural heritage information. More prosaically: as a possibility to connect information contained in the various types of catalogs for libraries, archives and museums. It has in the meantime been extended well beyond the originally addressed users and is now also used to encode “knowledge bases”, which are only loosely connected to the original finding aids of the individual institutions, say structured biographies of persons, who can be found as authors in the catalog entry for a book, or an archival document, or as artist of a piece in a museum - or as a person mentioned in the text of a book, scanned and converted by OCR into a full text available for analysis. These descriptions are organized in a way promising that as soon as the biography of an author is changed in one of these biographical knowledge bases, all the catalogs (or other knowledge bases) which refer to this person can immediately use the more complete information.

A service which should be available to everybody who knows how to address the individual ontologies - i.e., catalogs and supporting knowledge bases. Everybody - that is, also the individual researcher, who wants to let his or her private data base look for information on objects and persons appearing as part of a research project, without the necessity to look for the individual reference object explicitly. As a promise: whensoever I enter a new person into my data base, the software administering it will look worldwide, what information is known about this person.

The enthusiasm for this approach and the undoubted success it has achieved within larger information systems of the cultural heritage domain (much more rarely in private data bases, so far), is rooted in the conceptual model underlying the different ontologies. That the CRM is by far the most important one for history and the Humanities is related to an extremely intelligent basic decision: while the definition of what constitutes the basic unit of any kind of dictionary or catalog can be widely variant, the CRM simply assumes that it orders “somethings” which have existed in time and been involved in different events over the period of their existence.

This extremely simple model of a “something”, which has a history, has proven astonishingly flexible and allows indeed for very successful lookup services.

We have mentioned initially however, that the original vision of the semantic web is stuck since some time; stuck actually at exactly the level, where the undoubted successes of the CRM are happening: the layer, where the semantic information ordered in the form of ontologies shall be used by higher order services for inferences.

The problem here, at least in the opinion of this author, is a simple, but subtle one. An ontology is a model describing some fragment of reality with the help of categories (in the case of the CRM: “classes” and “properties”) which can be assigned values. I.e., they are variables from a computational point of view. And, as we have observed in section II above, the values a variable can take, reflect a conceptual model of the phenomenon described. So an ontology - even one as powerful as the CRM is undoubtedly - describes relationships between instances of variables, which are meaningful only within the semantics of the person or process selecting the values of these variables.

In the case of the semantic technologies, this problem is theoretically solved - as the value assigned to a class or property can itself be a reference to another ontology. So, if all social historians agree upon one conceptual model of the societal system reflected in occupational terms, the semantic technologies provide a way, to implement that model. If they do not agree, the two ontologies cannot be interconnected correctly, however. Or rather: with an effort only, which so far has proven prohibitive.

In the world at large, this is probably the reason, why the “semantic web” as such is stuck. How large the scope of necessary semantic agreement between historians is to arrive at true integration remains to be seen.

Most importantly:

(9) The semantic technologies, most notably the part of them connected to the creation of ontologies, provide a model for the representation of semantics interconnective at the technical level.

(10) In practical implementation, ontologies provide this technical interconnectivity only at for categories at a relatively high level, while the values of the technically precisely modelled categories rather soon are ones, which reflect an often only implicit conceptual, not a precise and explicit technical, model.

VI. Models for computer supported historical research

Many of the types of “models” - or maybe, more loosely: the usages of the term “models” - which occur and have occurred in the last few decades of applying information technologies to the Humanities in general and historical research in particular, are very close parallels to problems in information technology in general. In the last section we already mentioned, that the problem that inconsistencies between idiosyncratic semantic descriptions in an ontology have a tendency to be pushed down under several conceptually clean and unambiguous layers of surface categories. This is the more problematic, the wider the scope - which explains why what may be promising in the relatively narrow domain of history or the Humanities may be hopeless in the still-not-semantic web.

I would not want to close however, without pointing to a topic which over the years has interested me seemingly more than most other people: the question, whether there are some properties of information in historical research, which are different from information as processed in information technology more generally. Some of that can become quite abstract and possibly look esoteric at first glance . So let me restrict myself to a rather small, seemingly trivial example.

Time. In the first newsletter, with which I started my career in 1979, I described the necessity to implement solutions in historical data bases to handle temporal information - calendar data - differently than in contemporary data bases. Historical sources contain dates in strange formats - quoting the feast of a saint, rather than the day of a month; in many sources dates have to be modified when used in computations - say in sources mixing Julian and Gregorian dates; virtually all historical data bases contain time spans - June 15th - July 10th 1870; may disciplines use epochs - second half of 16th century. In 1979 I proposed a technical solution for this within the software I was working upon.

Since than I have listened to and read papers describing solutions to subsets and supersets of the same problems innumerable times, usually by authors who were not even aware that others had been working on these problems before.

This endless reinvention of a wheel which could be rolling smoothly since a long time can be stopped only, if we arrive at a situation, where the technical model for the concept of time implemented in computer technology - “an integer offset from a day zero” - is modified to allow the kind of temporal formats and queries, which historical disciplines need. And this model has to be hidden at the same low level in the technology stack, as the current one is. Only then can historians use the concept of time necessary for them as easily, as time for current purposes can be used in computer systems today.

As mentioned, this is an intentionally trivial example for a problem which can become quite fundamental: how far is the model of information underlying current information technology appropriate for handling information as handled in historical studies?

(11) Information technology today is built upon a model of the information to be processed, which is derived from engineering and the hard sciences.

(12) Only if we manage to replace or extend it by a more general model also reflecting the requirements from information as handled by the Humanities in general and history in particular, will we progress beyond existing limits.

VII. Summary

“Modelling” is a term which has enjoyed great popularity in the discussions of all applications of information technology during the last decade, which has not necessarily contributed to the clarity of its meaning. The various ways in which we have proposed to use it in the sections above can be seen as an attempt at clarification. They could also be seen as an attempt to find a red line guiding through the development of the field during those decades.

That conceptual models are a prerequisite for thinking about the past cannot really be doubted by most schools of thinking in historical methodology. The difference between historians using computational tools for analytic purposes and such who don’t is that the former are forced to use a greater precision in the variables in which they implement their models than the latter may be the major difference between the approaches.

While most sets of variables used in historical research so far implement models, which allow only to study relationships within a snapshot of an historical process described by these models, simulation uses models to test not a snapshot, but a conceptual model of the process producing that snapshot. Such models are more difficult to implement, though they have existed for a long time. That they are difficult to implement, may not be the major reason for their scarcity, however: if they are difficult to implement, to make them appreciated by most audiences is even more difficult. This may change radically, when we use such models in a way where they create results to be communicated by multi-media.